|
Вечером я
остановился в уездной гостинице переночевать, и в ней только что одно
убийство случилось, в прошлую ночь, так что все об этом говорили, когда я
приехал. Два крестьянина, и в летах, и не пьяные, и знавшие уже давно друг
друга, приятели, напились чаю и хотели вместе в одной каморке, ложиться
спать. Но один у другого подглядел, в последние два дня, часы, серебряные,
на бисерном желтом снурке, которых, видно, не знал у него прежде. Этот
человек был не вор, был даже честный, и, по крестьянскому быту, совсем не
бедный. Но ему до того понравились эти часы и да того соблазнили его, что он
наконец не выдержал: взял нож и, когда приятель отвернулся, подошел к нему
осторожно сзади, наметился, возвел глаза к небу, перекрестился и, проговорив
про себя с горькою молитвой: "Господи, прости ради Христа!" - зарезал
приятеля с одного раза, как барана, и вынул у него часы.
Рогожин покатился со смеху. Он хохотал так, как будто был в каком-то
припадке. Даже странно было смотреть на этот смех после такого мрачного
недавнего настроения.
- Вот это я люблю! Нет, вот это лучше всего! - выкрикивал он
конвульсивно, чуть не задыхаясь: - один совсем в бога не верует, а другой уж
до того верует, что и людей режет по молитве... Нет, этого, брат-князь, не
выдумаешь! Ха-ха-ха! Нет, это лучше всего!..
|
