[Ego]

Невероятно, насколько иногда бывает полезно попытаться сформулировать свои смутные мысли совершенно незнакомым людям, к тому же на чужом языке. Идея о том, что часовой механизм является выражением отношения общества к окружающему миру, к собственно цели и смыслу существования не нова, она постоянно возникала в цитатах, картинах и даже фильмах, она формировалась кусочками на бумажках и конвертах, но никак не хотела умещаться в рамки одной статьи. Пока два случайных попутчика, инженеры General Electric из города Фейрфилд, штат Коннектикут, не попросили рассказать: а что это значит - писать про часы.

На фига, простите, они - часы эти - вообще нужны? Вот мы, простые американские парни, часов не носим. И не думаем о них. Почему же эта тема считается такой актуальной. Только не надо говорить про престиж и статус. Может, это работает в России, но не в городе Фейрфилд, штат Коннектикут. В конце концов, мы заключили пари. Они купят часы, если услышат достойную историю.
Спасибо вам, Джон и Рик, где бы вы сейчас ни находились. А вот, собственно, и история.

Эдмон Дантес - суперзвезда
Античное, скандинавское, и прочее языческое, равно как и буддистское время было циклично: все возникало из праха, в прах же обращалось, согласно космическим циклам.

Боги циклического мира живут вечно, они и символизируют собой вечность, поскольку были причастны к сотворению мира, и в последнюю минуту всегда находят способ одолеть всех своих врагов.

Единственно, чего они боятся - это забвения. Как остроумно описал Киплинг встречу британского инженера со всем индийским пантеоном в "Строителях моста": одна-две дамбы на Ганге и все, кирдык древним богам, люди перестают приносить жертвы в храмы, а идут наниматься на работу в миссии.

Притом что время бесконечно и замкнуто, забвение - это действительно и есть самое страшное наказание, не физическая, но моральная смерть, каким бы божество не было волшебным и физически развитым.

Христиане стали первыми, кто ответил на вопрос, куда мы идем. Иисус, как Эдмон Дантес, оставил месть обидчикам напоследок как самое сладкое блюдо. Он оставил народ жить в ожидании - вот он вернется и тогда уж точно со всеми разберется. Настоящий граф Монте-Кристо позволил своим обидчикам прожить полноценную жизнь, прежде чем припечатать их карающей дланью.

Отринув ненужное и сомнительное сотворение мира лишь как одно из доказательств силы бога, христианство ограничило жизнь млекопитающих двумя четкими временными ориентирами - от пришествия до пришествия. И здесь в роли горстки заговорщиков невольно оказался весь мир, даже заблаговременно умершие не могут спокойно пребывать в своих могилах или грустить в мрачном Аиде, а ожидают, когда их по звонку поднимут и призовут к финальному ответу.

На фоне лениво закрученных циклоидов древних религий, христианство стало религией-лучом, направленным из пункта А в пункт Б. Не удивительно, что в Новом Завете всего одна история - Иисусу не надо рассказывать о себе необыкновенные небылицы, чтобы внушить ужас и поклонение. И уж точно невозможно забыть о таком боге, который все главные чудеса отложил "на потом". Страшно же - а вдруг, правда?

Ловушка круга
Итак, христианство оказалось самой компактной, самой прямой, самой быстрой религией в мире - своеобразный духовный квик-сервис.

Не удивительно, что именно христианские ученые оказались самыми пытливыми и эффективными в плане результатов. Конечность мира и краткосрочность жизни предполагают большую активность.
В христианском мире ничего не повторяется, каждый поступок имеет следствие, человек - не часть мира и времени, а самоходная машина, пересекающая минное поле. Если представить себе идеальные христианские часы, то это должна быть невероятно длинная свеча, расчерченная на равные отрезки. По мере сгорания сегментов делаются дела, рождаются и умирают люди, пока свеча не прогорит окончательно, тогда и наступит новый мир.

Не удивительно, что литургическое сознание наложило отпечаток на сознание простых масс - люди начали планировать свою жизнь на несколько сегментов вперед.
К сожалению, подобный прибор был бы физически неосуществим в Средние века (зато он вполне сложился в ХХ веке, о чем пойдет речь позже). Поэтому нужно было придумать что-то более компактное и точное для измерения отрезков.

И им стал маятник Галилея. Он вроде бы вполне себе линейное устройство, заменяет бесконечно длинную свечу, качается себе туда и сюда, вперед и назад, и отсчитывает, таким образом, мгновения. Но то, что на его основе появились баланс-спираль и круглый циферблат со стрелками, символизирующие настоящую депрессивную с точки зрения христианства бесконечнось - неожиданный и достаточно подлый результат. Впрочем, так всегда бывает, когда за дело берутся философы, а не техники.

Часы, по сути, вещь совершенно антихристианская, поскольку становится символом бесконечного и цикличного времени. Христиане до смерти боятся кругов и всего замкнутого, им постоянно нужно развитие, потому что именно развитие напоминает о неминуемом конце. Каждый взятый "рубеж" - это ступенька на пути к последнему рубежу.

Мысль о том, что, может, мы одни во вселенной заперты на этой планете и все это ничем не закончится: ни хорошим, ни плохим, а просто ничем, для человека с его конечной жизнью невыносима.
Поэтому люди интуитивно ищут эту цель, бессознательно стремятся ограничить историю мира на манер собственного краткосрочного существования. Умереть во имя идеи, а не просто из вежливости как Сократ - идеал любого христианского философа.

И вот в повседневную жизнь простых христиан, живущих в линейном времени, входят часы - прибор, наглядно показывающий, что сегодня тот же самый день, что был вчера. Нельзя два раза войти в одну реку, но можно два раза очутиться в одном и том же полудне: и часы будут те же, и цифры одинаковые.

Не случайно только после изобретения часов и их прочном распространении, когда христианство начало сдавать позиции, в головах у писателей появились мыслишки о возможности путешествии в прошлое и будущее. Заметим: в цикличном времени древних вообще понятия прошлого и будущего зачастую накладывались друг на друга, прямолинейное же христианское сознание подобного не приемлет, у него всегда "вчера" предшествует "завтра", и никак иначе.