ПАРИЖ
Вас ждет наше радушие
Париж столицей моды назвали по недомыслию местные дальтоники. Народ одет серо и уныло. Так же будут с вами общаться в магазине. В тот момент, когда продавец поймет, что вы ничего не покупаете, вы становитесь прозрачным.
- Здравствуйте! – выпархивает из подсобки миловидная француженка с формами холодильника «Апшерон», щедро политая чем-то вроде «Шипра».
- Можно посмотреть вон ту сумочку? – показываю я куда-то в потолок, на высоту 6 метров.
Большая хозяйка маленького дома мухой взлетает наверх и приносит сумочку. Мы мило беседуем до тех пор, пока я не задаю вопрос: это искусственная кожа или натуральная?
В этот момент я перестаю преломлять и отражать любые лучи. Я перестаю существовать. Меня нет, я не приехал в Париж, я не родился. Да-сви-дос.
Патриотизм
Французы очень любят свою страну. И не любят все остальные. В Лувре, например, все надписи только на французском языке. Хочешь знать, что это за баба с оторванными руками? Учи олбанский, жывотное!
На вокзале в будке информации сидел оживший пудинг с усами.
- Гуд дэй, - сморозил я глупость. – Ай хэв э литл проблем.
Пудинг затрясся, изображая желание помочь, но фразу он не понял. Поняла меня, наконец, арабка, сменившая пудинг через час.
Кстати о них, о коренных парижанах. Ради интереса я посмотрел на людей, зашедших на одной из станций метро. Их было ровно десять. Пять были арабы, трое, шоб корректно, афропарижане, один латинос и один европеец. Европеец был с фотоаппаратом на туловище и с открытым ртом. Это был я.
Урок демократии
6 мая Голландец стал президентом. Электровеник снова включили в розетку.
- Ты где?!
- В гостинице. Пьем, едим, чешем пятки.
- Бросайте все и дуйте на площадь Бастилии! Покажите ребенку демократию! Там делается история!!!
Дунули. Пузырь кальвадоса в карман положил, ибо история без бухла не делается.
На площади Бастилии не то, что плюнуть – тихо пукнуть некуда. Всё в коренных парижанах. Все чуть-чуть датые, но датые доброжелательно. Народ, памятуя о своей прародине в Африке, облепил постамент, светофоры и деревья. Жгут файеры. Орут, что Олланд – крутой перец, и мы насадим любого, кто думает иначе. Шоб не выделяться, я тоже стал думать так же. На все это благолепие я увидел четырех ментов, мирно чешущих волосатое место. На штанах у них болтались «Глоки». Под Эйфелевой башней днем народ вооружен лучше – штурмовыми винтовками FAMAS. Менты скучали. Толпа же веселилась нипадецки. В какой-то момент меня оторвали от планеты и поволокли туда, куда я не хотел. Я засучил ручками-ножками и тут увидел квадратных размеров парижанина. Парижанин был, скорее всего, родом из Конго. Накачанный так, что пришлось отрезать рукава рубашки. Глаза цветом и мыслью напоминали помидоры, а из носу торчали анаболики и стероиды. Парижанин шел на меня, открыв крупные, как домино зубы. Столкновения было не избежать, и я понял, что после столкновения будет мое убийство. Шансов подняться у меня будет мало, поэтому всю душу надо вложить в первый же удар. Мы столкнулись. Парижанин отпрыгнул от меня, как карась от электроудочки, и пискнул: «Скузи муа!»
Я к такому не привык. Одна часть меня радовалась, вторая была разочарована.
Про остальное все писано-переписано тыщу раз. И про кальвадосы и сидры Нормандии, и про трансвеститов в Булонском лесу, и про многое другое, испытанное на личной шкуре.
Кстати! Плюнуть на головы беспечных парижан с Эйфелевой башни невозможно. Внизу одни туристы.
__________________
|