[Cu Dhub]

Дело было давно, но не так чтобы совсем уж очень.
Деревья тогда были выше, лимиток было меньше, правдорубы искали в тиканье часов Гюнтера признаки сычуаньского диалекта, а группа эмоционально продвинутых коллег предлагала замутить новую голосовалку на тему «нужны ли нам голосовалки».
В один из прекрасных зимних дней, когда аккумулятор в автоматическом мобиле превращается в замерзший пластмассовый параллелепипед, а ноздри при резком втягивании воздуха слипаются, я позвонил Кате. Повода не помню, но какой-то был. То ли очередной эстет срочно просил поменять номер женской лимитки «Х», который совпадает с размером ноги, на «Y», который совпадает с IQ, то ли кто-то просил выяснить, нельзя ли сделать одни часы не с пошлым сапфиром на лицевой стороне, а с глухой стальной крышкой.
Катя Келлер, что переводится с немецкого, как Безграничное Спокойствие, записала в свой шварцбух очередную порцию хотелок, пыхтелок и кряхтелок, рожденных от мамы Фантазии и папы Авитаминоза.
Если бы я положил трубку, тут бы рассказ и кончился. Но, как говорится, если бы я был такой умный до, как моя мама после… Я не повесил трубку, и услышал звуковой фон, сопровождавший наш с Катей разговор. В аудиомусоре можно было различить много чего: далекий печальный пастуший йодль, вызванный гормонально-половым терроризмом какой-то Гертруды, перебранку коренных жителей Аугсбурга на чистом турецком языке, лающий лай собаки и гусиный шаг гусей. Через все это многообразие на фоне молчащей Кати был слышен скандал, происходящий где-то совсем рядом. Спорили двое. Один, как я понял по ритмичному «йа, йа» был Гюнтер. Второй собеседник идентификации не поддавался, но его «варум?!» было гораздо трагичнее и истеричнее. Загадка, в общем.
Тайна.
Мирикл, мать его.
А я ж такой, шо если можно чего ляпнуть, то за мной посылать не надо. Ну и поинтересовался я, не налоговая ли на Гюнтера наехала. Ну, не прям это сказал, но тоже что-то безумно остроумное из категории бытового юмора для лиц с нарушениями мозгового кровообращения и завышенной самооценкой.
И Катя поведала мне грустную историю барона Плёцлиха фон Триппербаха.
Вот она:
Половина детей на нашей планете рождаются по-новомодному - в воду. Другую половину рожают по старинке - в воздух. Плёцлиха фон Триппербаха родили в кафель. Поскольку дитя, как и положено, шло головкой вперед, место рождения нового персонажа нашего повествования определено по вмятине на полу с точностью до сантиметра. Столкновение головы барона с планетой не прошло без последствий ни для барона, ни для планеты.
Поэтому друзей у Триппербаха не было, а собаки, завидев его, перебегали на другую сторону улицы, а если получится, то и города. Единственным утешением барона стали часы. Естественно, в коллекции его были все модели часов вассала Гюнтера Штайнхарта. Все до единой. Кроме MARINE CHRONOGRAPH GRIGIO, (которого горные тролли Северного Чертаново ошибочно путают с Маренострумом). Барон в это время как раз проходил курс восстановительно-глотательных процедур после Октоберфеста. Обидевшись на Гюнтера, Триппербах объявил пятиминутную предупредительную голодовку, и ему было обещан другой хронограф – AZZURRO, когда он выйдет. Собственно, я и застал момент, когда барон пришел за отложенным ему номером 18/20. Суть скандала сводилась к следующему: не видя живьем GRIGIO, Триппербах впервые увидел AZZURRO. А лапки-то у потенциального клиента не крестьянские, ничего тяжелее соленого дойчебублика и бокала пива в жисть не поднимали. Кто будет носить такую шайбу? – брызгал «Шпатеном» в лицо Гюнтера Триппербах. – Йа, - отвечал Гюнтер. - Это никто не купит! – Йа. – Это возмутительно! – Йа, - снова соглашался Гюнтер. Поскольку «йа» в запасе у Гюнтера оставалось еще до..йа, разговор тянулся не один час и даже не подошел к своей кульминации. Однако же, успел изрядно надоесть коллегам Гюнтера.
- Вот бы, - мечтала Катя, - кто-нибудь на вашем форуме взял и купил эти часы, чтобы этот кошмар кончился…
Кто же этот кто-нибудь? Мы оба горестно задумались.
Я стал прикидывать, кому бы это дело можно было предложить. Что странно, какая бы хитрая комбинация не вытанцовывалась, в конце цепочки всегда стоял улыбающийся йа.
Что делать?
А что, спросил я супружницу, а потянем ли мы еще одни часы от Гюнтера? Че нам? Брюква есть, репа пареная есть, в кране воды, как козявок под столешницей - до весны продержимся.
А?
Хлеб – в хлебнице, яйца – в яичнице.
А?
У ребенка три ботинка есть, если комбинировать – три пары обуви выходит. Али перевелся порох в пороховницах? Али закончились деньги в деньговницах?
А?
Конечно, берем, - улыбнулась моя половина. – Сама хотела предложить. Нам еще пять-шесть часов нужны просто позарез. В этом году. Я тогда тарелки после обеда мыть не буду, чё налипло, тем и поужинаем…
Вот и славно.
Не отрывая Аугсбурга от уха, я оставшейся лишней рукой отправил денюжку. Тут же в трубке что-то звякнуло – денюжка дошла. Катерина процокала каблами в соседнюю комнату, махнула перед носом Триппербаха оплаченным инвойсом и забрала коробку.
Аллес.
Теперь дас ист нищт ваше.
Разговор барона с Гюнтером по причине отсутствия предмета беседы скукожился до размеров втулки еташного инкаблока, а посылка с аззуррой, пока барон не схватился за последние мозги, уехала в Русланд.
Импульс отправления был довольно сильным. Мы с Аззурой шли на рекорд доставки. Выскочив из Катиных ладоней 31 января, Аззурро передало привет томящемуся в российских складах моему «Тулипу»№1 и 4 февраля начало сортироваться.
Ну, часы сортировку любят, а наша отечественная сортировка - одна из лучших в мире. Со всей планеты приезжают к нам посылки, чтобы хоть разок побывать в знаменитой русской сортировке.
Я по протоптанной тропинке поклячил на Остаповский проезд. Сил на вербальность у меня не было, все, что я мог сказать рашенпочтен, я уже сказал в прошлые разы. Отрывать головы им бесполезно, на месте одной оторванной, как у лернейской гидры, вырастают две, с мозгами, поделенными пополам. Так что наше общение напоминало спектакль ТЮЗа, который играется в тысячный раз:
БОМ: - Здравствуй, Бим!
Смех.
БИМ: - Здравствуй, Бом!
Смех.
Не, вру. Один момент все же был. Собрав у толпы бумажки с номерами, некое деклассированное существо за стойкой провалилось за ширму и потерялось в залежах коробок. Изредка из темного провала, пахнущего пылью, картоном и трудолюбием, доносилось пыхтение и что-то тяжело ворочалось. Такое впечатление, что некий громадный ленивец обустраивал себе на зиму берлогу из посылок. И где-то там, среди всего этого пыльного, проштампованного и обскотченного великолепия, тихо лежал Аззурро. Все это время во входную дверь, которую держал электромагнит, кто-то ломился, о чем свидетельствовал звук сигнала. Кто-то пытался войти. Кто-то, наивный, надеялся, что его там ждут, чтобы обнять, поцеловать в уста сахарные и вручить посылку заветную. Кнопка выхода не работала, потому открыть дверь можно было только из-за барной стойки, за которой, ясен ужасен, никого не было. То, что должно было быть за стойкой, тяжело кряхтело в темноте. Наконец, после очередного звонка, из недр картона раздался крик: «Коль, открой! Я теперь отсюда хер вылезу»…
Голос врал. Спустя каких-то жалких 40 минут, что по меркам Вселенной так же ценно, как Де Бирсу засохшие сопли горного зайца, я держал Аззурро в руках.
Первый жирный плюс. Таможенник, который взял в руку посылку, торопился домой, к очагу, шерстяным тапочкам, пельменям и диванному сексу под шутки «Интернов», поэтому всадил в бумагу красную печать «выпущено таможней» невзирая на то, что стоимость на Аззурре была написана цифрами по белому, и была больше килограмма ойро. Но – спасибо неведомой жене таможенника, которая в этот момент заставила мужа думать о себе, а не обо мне.
Теперь Аззурро.
Корпус такой же, как у Griggio. Только обработка получше. Достаточно пестрожёппый вид, с голубым циферблатом. Наденешь на руку, пройдешься по улице – за тобой обязательно гей-парад потянется. Но, с другой стороны, под темно-синюю рубаху, да под джинсы… Не, клево, клево!
Ремешок один - темно-синий. Можно сказать, что в тему. Хотя хотелось бы под цвет цифера. Будем поискать. А вот второй ремешок, имхо, мимо. Хороший он, с душой сделан, но – не сюда. Пока – в коробку с ремешками, и там жить. Для меня осталось загадкой, каким образом к Аззуррам может подойти коричневый ремень. Скорее всего, лимитка комплектовалась, как подарочные наборы времен Брежнева: кружка, ночная рубашка, коробка конфет, бутылка шампанского и заводной спутник. Продается все вместе, одним лотом. Зато и на день рождения, и на похороны, и на День Космонавтики.
Хотя, может, дизайнеры, проектировавшие часы, просто не застрелили очередного шлимазла, выскочившего из плена душевной болезни в ноосферу к нормальным людям, со свежей идеей проголосовать за коричневый ремешок. Здоровое общество испугалось, дрогнуло и проиграло шлимазлу. Так в коробке оказался ремешок цвета бывшей еды.
Еще в коробочке была протирочная тряпочка для тряпочного протирания, сертификат… Ба! Да там, в бумажке как раз и вписан не я, а некое лицо, прошедшее в повествовании под псевдонимом «Плёцлих фон Триппербах». Цензуру на фотку, чтобы лицо не обиделось. И еще одна бумажка была - с сертификацией хронометра.
Что еще сказать? Часами доволен. Надел, но на гей-парад решил именно сегодня не ходить и пошел на работу. Трое сослуживцев, достаточно спокойно относящиеся к более дорогим моим часам, Аззурру попросили снять с руки и долго вертели в лапках, цокая кариесом и щуря свой завистливый зрачок. Понравилось им. Необычно им.
А мне тоже понравилось.
Необычно.