Как ты там моя жизнь?

Как ты там моя жизнь? У нас ночь.
Два почти, а мне все не спится.
Ты там встретила нашу дочь?
Верю встретила, раз мне снится.

У меня и седин уже нет,
Кот наш старый сбежал на прошлой,
Мне почти девяносто лет,
Держит жизнь меня как нарошно.

Вот пытались меня увезти,
В престарелый. Но я не сдался,
Ты учила вперед идти,
Только я без тебя сломался.

Мои руки не держат чай,
И вставать тяжело мне в дважды,
Ты держись моя жизнь не скучай,
Окажусь там и я однажды.

У меня твое фото на тумбе,
Первый свадебный красочный вальс,
Твои розы завяли на клумбе,
Доживу, посажу еще раз.

Мне таблетки не лезут в горло,
Валерьянкой пропах весь дом,
Моя жизнь, мне почти не больно,
В одиночестве есть за столом.

Ты просила меня быть сильным,
В свой последний тяжелый вечер,
Но когда я иду к могиле,
То вдвойне жду с тобою встречи.

Дорогая моя старушка,
Без тебя тяжело, нет мочи.
Вот моя, вот твоя подушка.
Скоро буду. Спокойной ночи.

Оксана Чехалина (кстати, совсем молодая девушка, а насколько проникновенные эти стихи. Какая неизбывная в них тоска, практически физически ощущаемая при прочтении...)

Если птице отрезать руки,
Если ноги отрезать тоже,
Эта птица умрет от скуки,
Потому что сидеть не сможет...


Самый любимый стих. :D

***

Я сливаюсь с дождём - с мокрой, серой прохладой,
Остужая огонь неподвластных мне чувств.
Прохожу сквозь туман, через ряд анфиладный,
По знакомым дорогам, где воздух так густ.

Мой поломанный зонт унесло рваным ветром,
И смывают с лица слезы неба мой грим. .
Но откуда, зачем это звонкое эхо? -
Будто к жизни зовёт и поёт херувим.

Под ногами охапкой - пожухлые листья, -
Облетели давно, ближе стали к земле.
Ну, а я не сдаюсь, мне по-прежнему снится
Путь к далекой звезде на небесном крыле...

Марианна Вьен

***

У меня для тебя столько ласковых слов и созвучий,
Их один только я для тебя мог придумать, любя.
Их певучей волной, то нежданно-крутой, то ползучей, -
Хочешь, я заласкаю тебя?

У меня для тебя столько есть прихотливых сравнений -
Но возможно ль твою уловить, хоть мгновенно, красу?
У меня есть причудливый мир серебристых видений -
Хочешь, к ним я тебя отнесу?

Видишь, сколько любви в этом нежном, взволнованном взоре?
Я так долго таил, как тебя я любил и люблю.
У меня для тебя поцелуев дрожащее море, -
Хочешь, в нем я тебя утоплю?

Виктор Гофман, 1884-1911

О, любовь, убежала куда ты?
Скрылась дьявольски, адски, бесовски!!!
И глотаю я барбитураты
И машу тебе вслед философски...
2005

Утром, в ржаном закуте,
Где златятся рогожи вряд,
Семерых ощенила собака
Рыжих, семерых щенят...

До вечера она их ласкала,
Причёсывая языком,
И струился снежок подталый
Под тёплым её животом...

А вечером, когда куры
Обсиживают шесток,
Вышел хозяин хмурый,
Семерых всех поклал в мешок...

По сугробам... она... бежала...
Поспевая... за ним... бежать...
И так... долго... долго... дрожала
Воды... незамерзшей... гладь...

А когда... чуть... плелась... обратно...
Слизывая... пот... с боков...
Показался ей месяц над хатой
Одним из её щенков.............

В синюю высь звонко
Глядела она, скуля,
А месяц скользил тонкий
И скрылся за холм в полях...

И глухо, как от подачки,
Когда бросят ей камень в смех,
Покатились... глаза... собачьи...
Золотыми... звёздами... в снег...


Сергей Есенин

Бог ходит в старом потёртом пальто,
Курит, конечно-же, Marlboro красные,
Ездит в метро, не имеет авто
И с хрипотцой произносит согласные.

Майка и в катышках свитер. Стоит
Длинный, небритый и зеленоглазый,
В джинсах мобильник, но он не звонит,
В плеере фанк, густо сдобренный джазом.

Бог любит бабушек, кошек, бродяг,
Он посылает им деньги по почте.
Где-то находит трудяг-доходяг
И превращает в значительных очень.

Память стирает и лечит больных,
Женщинам место всегда уступает,
Смотрит на дерзких, смешных, молодых
И, выдыхая дымок, лишь вздыхает.

Так и проносятся месяцы, дни,
Я ему шлю электронные письма.
Вряд ли конечно доходят они,
Спама порядочно, Google Chrome виснет.

Воздух глотнуть выхожу на порог.
Глядь, а он тут! Курит, жмурится:
- Будешь?
- Здравствуйте, вот Вы какой значит, Бог...
- Ты всё равно это завтра забудешь.

Так мы покурим в московской зиме,
Облик его в серых клетках сотрётся.
Всё-таки думает Бог обо мне,
Где-то он есть и всегда остаётся.

Марианна Дзоя

Я душевно вполне здоров!
Но шалею, ловя удачу…
Из наломанных мною дров,
Я легко бы построил дачу!

На исходе двадцатого века,
Когда жизнь непостижна уму,
Как же надо любить человека,
Чтобы взять и приехать к нему.

Люблю людей и, по наивности,
Открыто с ними говорю,
И жду распахнутой взаимности,
А после горестно курю.

Бывает — проснешься, как птица,
крылатой пружиной на взводе,
и хочется жить и трудиться;
но к завтраку это проходит.

За радости любовных ощущений
однажды острой болью заплатив,
мы так боимся новых увлечений,
что носим на душе презерватив.

Вся наша склонность к оптимизму –
от неспособности представить,
какого рода завтра клизму
судьба решила нам поставить.

Давно уже две жизни я живу,
одной – внутри себя, другой – наружно;
какую я реальной назову?
Не знаю, мне порой в обеих чуждо.

Всего слабей усваивают люди,
взаимным обучаясь отношениям,
что слишком залезать в чужие судьбы
возможно лишь по личным приглашениям.

Поездил я по разным странам,
печаль моя, как мир, стара:
какой подлец везде над краном
повесил зеркало с утра?

Весьма порой мешает мне заснуть
Волнующая, как ни поверни,
Открывшаяся мне внезапно суть
Какой-нибудь немыслимой херни.
За то люблю я разгильдяев,
блаженных духом, как тюлень,
что нет меж ними негодяев
и делать пакости им лень.

Слой человека в нас чуть-чуть
наслоен зыбко и тревожно,
легко в скотину нас вернуть,
поднять обратно очень сложно.

Мне моя брезгливость дорога,
мной руководящая давно:
даже чтобы плюнуть во врага,
я не набираю в рот говно.

Любил я книги, выпивку и женщин.
И большего у бога не просил.
Теперь азарт мой возрастом уменьшен.
Теперь уже на книги нету сил.

Живя в загадочной отчизне
из ночи в день десятки лет,
мы пьем за русский образ жизни,
где образ есть, а жизни нет.

Смотрясь весьма солидно и серьезно
под сенью философского фасада,
мы вертим полушариями мозга,
а мыслим – полушариями зада.

Учусь терпеть, учусь терять
и при любой житейской стуже
учусь, присвистнув, повторять:
плевать, не сделалось бы хуже.

Вовлекаясь во множество дел,
Не мечись, как по джунглям ботаник,
Не горюй, что не всюду успел,
Может, ты опоздал на «Титаник»

Я женских слов люблю родник
И женских мыслей хороводы,
Поскольку мы умны от книг,
А бабы – прямо от природы.

Когда нас учит жизни кто-то,
я весь немею;
житейский опыт идиота
я сам имею.

Душа порой бывает так задета,
что можно только выть или орать;
я плюнул бы в ранимого эстета,
но зеркало придется вытирать.

Крайне просто природа сама
разбирается в нашей типичности:
чем у личности больше ума,
тем печальней судьба этой личности.

Во мне то булькает кипение,
то прямо в порох брызжет искра;
пошли мне, Господи, терпение,
но только очень, очень быстро.

Бывают лампы в сотни ватт,
но свет их резок и увечен,
а кто слегка мудаковат,
порой на редкость человечен.

Я никак не пойму, отчего
так я к женщинам пагубно слаб;
может быть, из ребра моего
было сделано несколько баб?

Ум полон гибкости и хамства,
когда он с совестью в борьбе,
мы никому не лжем так часто
и так удачно, как себе.

В жизни надо делать перерывы,
чтобы выключаться и отсутствовать,
чтобы много раз, покуда живы,
счастье это заново почувствовать.

А жизнь летит, и жить охота,
и слепо мечутся сердца
меж оптимизмом идиота
и пессимизмом мудреца.

Игорь Губерман.

Их восемь, нас двое - расклад перед боем
Не наш, но мы будем играть.
Сережа, держись, нам не светит с тобою,
Но козыри надо равнять.

Я этот небесный квадрат не покину,
Мне цифры сейчас не важны.
Сегодня мой друг защищает мне спину,
А значит, и шансы равны.

Мне в хвост вышел "мессер", но вот задымил он,
Надсадно завыли винты.
Им даже не надо крестов на могилу,
Сойдут и на крыльях кресты.

Я первый, я первый, они под тобою,
Я вышел им наперерез,
Сбей пламя, уйди в облака, я прикрою,
В бою не бывает чудес.

Сергей, ты горишь, уповай, человече,
Теперь на надежность строп.
Нет, поздно, и мне вышел "мессер" навстречу,
Прощай, я приму его в лоб.

Я знаю, другие сведут с ними счеты,
Но по облакам скользя,
Влетят наши души, как два самолета,
Ведь им друг без друга нельзя.

Архангел нам скажет: "В раю будет туго",
Но только ворота щелк,
Мы Бога попросим: "Впишите нас с другом
В какой-нибудь ангельский полк".

И я попрошу Бога, Духа и Сына,
Чтоб выполнил волю мою,
Пусть вечно мой друг защищает мне спину,
Как в этом последнем бою.

Мы крылья и стрелы попросим у Бога,
Ведь нужен им ангел-ас,
А если у них истребителей много,
Пусть пишут в хранители нас.

Хранить - это дело почетное тоже,
Удачу нести на крыле.
Таким, как при жизни мы были с Серегой,
И в воздухе и на земле.

Таким, как при жизни мы были с Серегой,
И в воздухе и на земле.

В.Высоцкий

Он шел по улице и тихо плакал.
Облезлый, одноухий, с больною лапой.
Повисший хвост, несчастные глаза,
А в них жемчужинкой дрожит слеза.
Его никто вокруг не замечал,
А если и заметил, то ворчал,
А мог еще и палкой замахнуться.
Он убегал, когда мог увернуться.
Он с грустью думал:"Я такой урод.
Ну кто такого жить к себе возьмет".
Так шел он, шел по краешку дороги.
И вдруг перед собой увидел ноги.
Огромные такие две ноги,
Обутые в большие сапоги.
В смертельном страхе он закрыл глаза,
А человек нагнулся и сказал:
"Красавец-то, какой! А ухо! Взгляд!
Пойдешь со мной?
Я буду очень рад.
Принцессу и дворец не обещаю,
А молочком с сосиской угощаю".
Нагнулся, протянул к нему ладошку.
Он первый раз держал в ладошках кошку.
Взглянул на небо, думал, дождь закапал.
А это кот в руках от счастья плакал.

http://www.stihi.ru/pics/2010/06/28/7579.jpg

Не обижайте бездомных животных, пожалуйста! Пожалейте их, киньте колбаску с Вашего бутерброда, они же не виноваты, что оказались на улице, а виноваты целиком и полностью только мы - люди.

Александру Сергеичу хорошо!
Ему прекрасно!
Гудит мельничное колесо,
боль угасла,

баба щурится из избы,
в небе — жаворонки,
только десять минут езды
до ближней ярмарки.

У него ремесло первый сорт
и перо остро.
Он губаст и учен как черт,
и все ему просто:

жил в Одессе, бывал в Крыму,
ездил в карете,
деньги в долг давали ему
до самой смерти.

Очень вежливы и тихи,
делами замученные,
жандармы его стихи
на память заучивали!

Даже царь приглашал его в дом,
желая при этом
потрепаться о том о сем
с таким поэтом.

Он красивых женщин любил
любовью не чинной,
и даже убит он был
красивым мужчиной.

Он умел бумагу марать
под треск свечки!
Ему было за что умирать
у Черной речки.

Б.Окуджава