|
|
Жило-было чудище,
Юное страшилище. Росту – непомерного, Непомерной силищи. Жило припеваючи В преогромной ямище У своих, у любящих Папищи и мамищи. Бегало на гульбища, Сходбища и сборища, Обожало зрелища, В частности, позорища. И – как это свойственно Кой-каким сокровищам, - Обещало вырасти Форменным Чудовищем. Но однажды вечером В мирном обиталище Разразился истинно Чудовищный скандалище: На каком-то гульбище Дорогое детище Прогуляло папино Выходное вретище. Долго предки детищу Чистили седалище – А когда закончили – Сами же рыдали еще. А потом воскликнули: - Милое страшилище, Брось ты эти глупости – Попадешь в узимище! Поступи, как умное, Славное чудовище – Поступи в училище, Наше ты сокровище! И тогда со временем (В недалеком будущем) Станешь ты воспитанным И ученым чудищем! Всю-то ночь проплакало Бедное страшилище, А к утру одумалось! И пошло в училище – В лучшее училище – Овощехранилище. (Б. Заходер) |
Слишком много утекло воды.
Слишком много раздарил тепла! И меня, захлопнув в лето дверь, Осень в листопады унесла. Всё дождит. Я дома. Нелюдим. Сыро, сумрак, стыло за окном. Осень - обожди. Не уходи! Пусть всё смоет под твоим дождём! Всё-ж настала белая зима. Солнце на закат краснит мороз. Моя осень тихо умерла Затонув в дождях, в потоках слёз! |
Стих про любовь волка и волчицы...
Я расскажу легенду прошлых дней (Пусть каждый понимает так, как сможет) О сером степном волке и о ней, О той, что всех была ему дороже. История красива, но грустна, Не ждите здесь счастливого финала, Не ждите здесь борьбы добра и зла, Добро бороться и проигрывать устало. I В краях далеких, где резвится ветер, Где воздух пахнет вольною судьбой, Давным–давно жил там один на свете Красавец одиночка волк степной. Он жил один, вдали от целой стаи, И не нуждался более ни в ком. Его за это даже презирали, Везде считая зверя чужаком. А он гордился тем, что был свободен От чувств и предрассудков, от других Волков, что были по своей природе По рабски слепы в помыслах своих. Тяжелый взгляд наполнен благородством, Чужих законов волк не признавал, Жил по своим. Так гордо и с достоинством Смотрел врагам в глаза и побеждал. Волк становился все сильнее с каждым годом И одиночества свою печать хранил. Была терниста и трудна его дорога, Но милости к себе зверь не просил. И этой доли был он сам избранник, Он выбрал путь, и сам хотел так жить. Среди чужих – не свой, среди своих – изгнанник, Готов был жизнью за свободу заплатить. II Зверь вышел как-то утром на охоту И вкус кровавой жертвы предвкушал, Ведь хищника жестокую породу Бог для убийства слабых создавал. Пронзительным и острым волчьим глазом Охотник вдруг оленя увидал. Расправив грудь и выгнув спину разом, К еще живой добыче побежал. Но не успел достигнуть своей цели, Последний вздох олень издал в чужих клыках. Своим глазам сначала сам он не поверил: Волчица серая стояла в ста шагах. Она была как кошка грациозна, И вместе с тем по-женски не спеша Трофеем наслаждалась хладнокровно Безжалостная хищная душа. Один лишь взгляд, да и того довольно, Не понял сам, как навсегда пропал. Забилось сердце зверя неспокойно. Забыв про все, он за волчицей наблюдал. Она была пленительно красива, Свободная охотница степей. Держала голову свою так горделиво. С тех пор все мысли были лишь о ней. III Матерый злился на себя, не понимая, Что так влечет его? Он потерял покой. И чем взяла его волчица молодая? Боролся с чувствами, боролся сам с собой. Он не любил и никогда не думал, Что существует нечто больше, чем инстинкт. Потерянный ходил он в своих думах, Пытаясь ту охоту позабыть. Но как волк не старался – все едино, Обречены попытки были на провал. Забыть не смог. И так неумолимо Сердечный ритм все мысли заглушал. Однажды он сказал себе: «Ты воин! Чего хотел, всегда имел сполна. Так и сейчас возьми, чего достоин, Какая б не была за то цена!» Цена была большая…но об этом дальше… Быть вместе им пророчила судьба… Но плата за безумство счастья Порой бывает слишком велика… IV Волк и волчица так похожи были, Две одиноких родственных души Всю жизнь брели среди камней и пыли И, наконец, судьбу свою нашли. Они дыханием одним дышали И мысли все делили на двоих. Чего завистники им только не желали, Но что влюбленным было до других… Им море было по колено, Да что там море… Целый океан! Бескрайние просторы неба Клал волк возлюбленной к ногам. Им было больше ничего не надо, Друг друга только ощущать тепло. Всегда повсюду вместе, рядом, Всем вопреки, всему назло. На свете не было и никогда не будет Столь преданно смотрящих волчьих глаз. Поймет лишь тот, кто до безумства любит И так же был любим хотя бы раз. V А дальше было все предельно просто, Все точки жизнь расставила сама…. Но по порядку…Осень Осталась в прошлом, Взамен нее пришла зима… Степь занесло и замело снегами, Повсюду были заячьи следы. И с солнца первыми холодными лучами Ушла волчица в поисках еды. В то утро волк проснулся не от ласки, Не от дыхания возлюбленной своей. Вскочил, услышав звонкий лай собаки, И голос человека, – что еще страшней. Охота началась. Завыла свора, В погоню за волчицей устремясь, На белоснежном чистом фоне Смешались клочья шерсти, кровь и грязь. Она дралась как одинокий воин, Бесстрашно на куски рвала врагов. Соперника подобного достоин Не был никто из этой стаи псов. Они волчицу взяли в тесный круг И в спину подло свои клыки вонзали. От волчьей смелости пытаясь побороть испуг, Охотники добычу добивали. А человек за сценой наблюдал, Ему хотелось крови и веселья, Он ради смеха жизни клал Без малой доли сожаленья. VI Все лапы в кровь – матерый гнал по следу. Душа кричала: «Только бы успеть!» Он так хотел подобно ветру К любимой на подмогу прилететь. Но не успел… Своею грудью он закрыл лишь тело И белоснежный оголил отчаянно оскал. Вдруг, человек, взглянув в глаза ему несмело, Оставить волка своре приказал. Охота кончилась, и свору отозвали, Оставив зверю щедро право жить. Но только люди одного не знали, Что хуже участи и не могло уж быть. Такую боль в словах не передать, И не дай Бог ее почувствовать кому-то. Волк жизнь свою мечтал отдать, Чтоб для любимой наступило утро. Но смерть сама решает, с кем ей быть, Трофеями своими не торгует. Нельзя вернуть… Нельзя забыть… Здесь правила она диктует… VII И вот опять…как прежде одинок… Все снова стало на круги своя. Свободой обреченный степной волк Без воли к жизни, без смысла бытия. Померкло солнце, небо стало черным, И в равнодушие окрасился весь свет, С тоской навеки обрученный, Печали принявший обет, Зверь ненавидел этот мир, Где все вокруг – напоминанье, О той, которую любил, С кем вместе жил одним дыханьем, С той, с кем рассветы он встречал, И подарил всего себя, Ту, что навеки потерял, И память лишь о ней храня, Волк день и ночь вдвоем с тоской Как призрак по степи блуждал, Не видя участи иной, Он смерть отчаянно искал. Зверь звал ее, молил прийти, Но слышал эхо лишь в ответ… Забытый всеми на пути, И жизнь ушла, и смерти нет… Так еще долго в час ночной Уставший путник слышал где-то Вдали печальный волчий вой, По стЕпи разносимый ветром. *** Летели дни, недели, годы, Пора сменялася порой Слагались мифы, песни, оды О том, как волк любил степной. И только самый черствый сердцем, Махнув презрительно рукой, Промолвил: «Все вы люди лжете, Нам не дано любви такой…» |
Сам не сочиняю, не научен.
Роберт Рождественский Цитата:
Отличительной чертой стихов Роберта Рождественского было использование в своей поэзии постоянно актуальных тем и вопросов, постоянное обращение к темам современности. Это все создавала атмосферу доверия у читателей, он быстро завоевал их любовь к своим стихотворениям. Я родился — нескладным и длинным — в одну из душных ночей. Грибные июньские ливни звенели, как связки ключей. Приоткрыли огромный мир они, зайчиками прошлись по стене… «Ребенок удивительно смирный…» — врач сказал обо мне. …А соседка достала карты, и они сообщили, что буду я ни слишком богатым, но очень спокойным зато. Не пойду ни в какие бури, неудачи смогу обойти и что дальних дорог не будет на моем пути. Буду в море моряком Юнгой или капитаном Что судьбою, мне богом данной (на ладони вся жизнь моя!), познакомлюсь с бубновой дамой, такой же смирной, как я… Было дождливо и рано. Жить сто лет кукушка звала.. Но глупые карты врали! А за ними соседка врала! Наврала она про дорогу, наврала она про покой… Карты врали!.. И слава богу, слава людям, что я не такой! Что по жилам бунтует сила, недовольство собой храня! Слава жизни! Большое спасибо ей за то, что мяла меня! Наделила мечтой богатой, И работой неспешной, опалила ветром сквозным, не поверила бабьим картам, а поверила ливням грибным! Роберт Рождественский — Булату Окуджаве: Стих Я шагал по земле, было зябко в душе и окрест. Я тащил на усталой спине свой единственный крест. Было холодно так, что во рту замерзали слова. И тогда я решил этот крест расколоть на дрова. И разжег я костер на снегу. И стоял. И смотрел, как мой крест одинокий удивленно и тихо горел… А потом зашагал я опять среди черных полей. Нет креста за спиной… Без него мне еще тяжелей. Роберт Рождественский — Раскачивается вагон: Стих Раскачивается вагон. Длинный тоннель метро. Читающий пассажир выклевывает по слову… Мы пишем на злобу дня и — на его добро. Но больше, правда,— на злобу, на злобу, на злобу!.. Живем, озираясь вокруг. Живем, друзей хороня. Едем, не зная судьбы, и страшно проехать мимо. Длинный тоннель метро. Привычная злоба дня… Ненависть проще любви. Ненависть объяснима. |
Вроде нет причин для расставания,
Но молчим – слова уже все сказаны, Между нами пропасть расстояния, Чувства умерли и по углам размазаны. Нет огня в глазах и сердце стылое Бьётся по инерции размеренно: – Ты прости... – Тебя давно простила я... – Ты уверена? – Наверное, уверена... Так зачем же мы друг друга мучаем, Говорим ненужные банальности, Ведь любовь – всего лишь дело случая, Камертон изменчивой тональности... |
Кофейная рапсодия*.
Мечтаю порой о мулатке, Так хочется в жизни экзотики: Проснувшись в остывшей палатке, Заняться неспешно эротикой – Раздвинув чуть влажные губы, Её целовать сладко-сладко, Быть ласковым и нежно-грубым С кофейно-прекрасной мулаткой, Потом закурить сигарету И выпить бодрящий эспрессо, И снова проделать всё это Летящим восточным экспрессом, А после, в стучащем вагоне, Прихлёбывать чай с шоколадкой, И думать о дальнем перроне, Согретом горячей мулаткой... :) * Рапсо́дия (греч. ῥαψῳδία — эпическая песнь) в музыке XIX — первой половины XX веков — инструментальное или вокальное произведение, написанное в свободном, «импровизационном» стиле. |
иди ко мне под зонт,
ведь дождь декабрьский в деле, промокнуть не в сезон, успели но позже выйдет солнце, согреет, как в апреле с зимой оно схлестнётся еле.. и до весны отступит, но захандрить не смеем давай мне свои руки -Теплее? |
|
На улицах лежат снега бескрайние,
А на душе скребутся злые кошки… Уже не бьётся сердце птицей раненой, Любовь растаяла свечою на окошке. И было так, и будет, как ни мучайся, Цена любви разлукою оплачена, А страсть, увы, продукт слепого случая, Химера, что судьбою предназначена. Лежат снега на городских окраинах, Есть в зимних улицах особая история, Жаль, что нескоро первые проталины, А снег идёт, и с ним давно не спорю я. Твоя любовь прошла метелью снежною, Следы присыпав мягкою порошею, Но я тебя запомню милой, нежною, Есть в расставаниях плохое... и хорошее. Гадать не будем, встретимся – не встретимся, А может быть, всё только начинается? Бежим по этой странной жизни-лестнице, Едва ли вечно нам придётся маяться... Снежинки падают и тают под ресницами, Как много снега в зиму новогоднюю! Растает он и потечёт водицею, А реки станут только полноводнее. И мы с тобой не будем больше ссориться, Надеяться на счастье безыскусное, Искать не будем, ждать и беспокоиться – Есть в этом что-то безнадёжно-грустное... |
Декабрьский дождь тебя не прёт
Тебе хотелся снег, А так зима по лбу течёт И мочит тёплый мех. И нонсенс-зонт в декабрьский день Не хочешь с собой брать, А забираешь лишь мигрень, Зовущую в кровать Декабрьский день декабрьский дождь Он бьет тебя в лицо, Но ты в зиме такой слывешь Отчайнным храбрецом Ты видишь дождь, и он всё льёт Так, где же твой ковчег? Давно он заперт, лета ждёт Тебе хотелся снег! |
| Часовой пояс UTC +3, время: 21:30. |